Колыбель была копией той, что увидел Леонардо, как только вошел в зал.

Калиф приказал опустить ее.

Пленник мог только кряхтеть, когда колыбель раскачивалась, прижимая его к шипам.

Колыбель повисла над полом. Пока один из палачей закреплял спусковой механизм, другой открыл качающуюся клетку и снял железную маску с головы пленника. Металлический язык был мокрым от крови; а еще Леонардо увидел, что зубы пленника сломаны — возможно, когда на него надевали намордник.

Колыбель снова закрыли и заперли.

Леонардо понадобился лишь миг, чтобы осознать, к своему ужасу, что пленник — Зороастро. Он почернел от синяков и запекшейся крови; волосы лоснились от грязи и испарины; он стонал, словно дышать уже было для него пыткой.

Леонардо бросился к колыбели, но палачи заступили ему дорогу.

— Пропустите его, — велел Кайит-бей.

Вначале казалось, что Зороастро не узнает Леонардо: он был точно в трансе, но потом очнулся и потрясенно проговорил:

— Леонардо, это и вправду ты?

Голос его едва слышно шелестел.

— Да, дружище, и Сандро тоже тут.

Боттичелли подошел следом за Леонардо и, потянувшись сквозь прутья колыбели, взял Зороастро за руку.

Леонардо в гневе обернулся к калифу:

— Вели отпереть клетку и выпустить его!

— Когда он повинится, я позволю тебе судить его, — сказал Кайит-бей. — Если тебя это не устраивает, у меня найдутся еще колыбели и слуги, чтобы вздернуть рядом и тебя, и твоего друга Сандро.

— За это тебя и прозвали Красным Джинном!

Леонардо с гневным вызовом вскинул голову, обводя взглядом орудия пыток. Куан попытался вступиться за Леонардо, но калиф не стал его слушать.

— Зороастро да Перетола, поведай своему другу Леонардо, как ты предал меня, — сказал он по-итальянски.

Зороастро не сразу сумел заговорить. Наконец он прошептал:

— Я принял предложение…

— И каково оно было?

— Перейти…

Калиф терпеливо ждал и, когда Зороастро не продолжил, спросил снова:

— Кто сделал тебе предложение?

— Великий Турок.

— То есть наш враг, тот самый, что держит в плену мою родственницу и твоего друга Никколо Макиавелли, не так ли?

Зороастро не ответил: его будто отвлекло что-то неизмеримо более важное. Его пустой взгляд был прикован к потолку, к ангелам… Быть может, ему казалось, что они внезапно ожили, быть может, они манили его, звали к себе, в нарисованный рай.

— А теперь расскажи друзьям, что предложили тебе посланцы Великого Турка.

Не сразу, даже не взглянув на калифа, Зороастро проговорил:

— Место… главного военного инженера.

— И ты показал турецкому шпиону рисунки Леонардо?

— Да.

— И сказал ему, что они твои?

— Да.

— Стало быть, ты предатель, не так ли?

— Я флорентиец, — сказал Зороастро.

— Мы почти закончили, — проговорил калиф. — Но позволь задать тебе еще пару вопросов. Расскажи своему другу Леонардо о Джиневре.

— Джиневре?.. — переспросил Леонардо. — Она умерла. Все это — дело прошлое.

— Скажи им, — велел калиф Зороастро.

И тут, как по волшебству, Зороастро пришел в себя.

— Леонардо, — сказал он, — прости…

— Простить тебя? За что?

— За ту боль, что я причинил тебе.

— Зороастро, какое отношение имеет Джиневра ко всему этому? — Леонардо взмахом руки указал на колыбель, в которую был заключен его друг.

Зороастро опустил глаза.

— Я получал жалованье у Николини.

— Что?! — потрясенно выговорил Леонардо.

— Я следил за тобой и Джиневрой. Я сообщал ему о ваших свиданиях. Я говорил ему, что ты намереваешься сделать.

— Ты погубил ее, Зороастро, — сказал да Винчи, отворачиваясь в гневе и отвращении. Он не мог смотреть на друга.

— Леонардо, я на пороге смерти. Ты должен простить меня.

— Почему ты помог Николини отнять у меня Джиневру? — спросил Леонардо. Он содрогнулся, вспомнив, как она лежала на кровати — нагая, оскверненная, с перерезанным горлом и разбитым, распухшим лицом. Вспомнил, как давил глаза бандитов, тех, кто пришел ограбить дом Николини, кто изнасиловал и убил Джиневру. Не будь Джиневра женой сторонника Пацци, сегодня она была бы жива. — Почему, Зороастро? Почему ты предал меня?

— Я запутался в долгах. Мне угрожали… моей семье…

— Как это могло случиться? Я достаточно платил тебе.

Зороастро покачал головой.

— Это не важно. Важно другое, Леонардо. Когда я расплатился с долгами, я постарался помочь тебе против Николини. Возместить вред, который причинил. Я ничего не рассказывал ему о твоих встречах с Джиневрой у Симонетты. Я старался помочь… Я…

Леонардо отступил, словно его оттолкнули, словно он не мог стоять рядом с источником этих слов; и сейчас ему чудилось, что сами слова, звуки — каждый скрип и хрип, шорох и шепот — разрывались в его теле, и само время замедлилось, чтобы продлить эту муку.

Зороастро смотрел в упор на Леонардо, и боль пылающими лучами исходила из его глаз; он сжигал Леонардо и истощал себя.

— Итак, ты осудил его, — сказал калиф.

И прежде чем Леонардо успел сказать хоть слово, люди калифа вздернули колыбель.

Раскачиваясь, она плыла вверх.

Зороастро даже не кричал от боли — только хрипел.

— Нет! — закричал Леонардо, пытаясь остановить палачей, но опоздал.

— Ялла, — промолвил калиф, что означало «продолжайте», и клетка упала и, ударившись об пол, насадила Зороастро на железные прутья.

Куан успел повиснуть на Леонардо, который хотел броситься на калифа.

Сандро молился. Многими годами позже он скажет Леонардо, что именно тогда решил стать монахом; этот миг отпечатался в его судьбе и обрек его в будущем следовать за безумным отцом Савонаролой.

А Леонардо ушел, погрузился в себя. Видения Джиневры, убитой в собственном доме, метались и полыхали во тьме памяти.

Он молился об уничтожении и крови, однако плакал по Зороастро. И нарисованные ангелы улыбались, глядя сверху, как работают машины судьбы.

В тот же день, позднее, двое темнокожих рабов опускали Зороастро в пахнущую глиной землю. Внезапный пушечный залп напугал их, заставив бросить грубо сколоченные носилки и завернутое в муслин тело прямо в могилу. Сандро, молившийся за бессмертную душу Зороастро, тоже вздрогнул. Он прикрикнул на рабов, но они, не обращая на него внимания, начали методично забрасывать могилу камнями и грязью.

— Пузырек, они не понимают тебя, — тихо, почти шепотом сказал Леонардо.

Раздался еще один залп, за ним почти без перерыва последовали другие.

— Довольно молиться, — сказал Леонардо, хотя сам не проронил и слезинки по Зороастро; он был сух, как песок пустыни, по которому армия калифа шла в Замок Орла.

— Я закончил. — Сандро смотрел на замок.

Еще один залп.

— Нам лучше вернуться в замок, — заметил Сандро и, перекрестившись, бросил последний взгляд на могилу. — Держу пари, калиф будет искать тебя.

— С чего бы это ему меня искать? — спросил Леонардо.

— Чтобы представить своим евнухам.

Леонардо заметил, что младший из могильщиков торопливо отвел глаза, тем самым выдавая себя.

— Сандро, кажется, эти… осведомители понимают, что ты говоришь.

Лицо Сандро залилось краской; но когда они отошли подальше от рабов, Леонардо опять спросил, зачем он мог понадобиться калифу.

— Потому что пушки — твое изобретение.

— И что?

— Думаешь, мамлюк с горячей кровью станет уважать подобное изобретение? Такие машины могут прийтись по нраву лишь кастрату, но никак не настоящему мужчине.

И Леонардо услышал в этих словах гнев, владеющий его другом.

— Пойду-ка я поищу Америго, — сказал Сандро. — Может быть, его горячка уже спала.

В комнате было темно: высокие, забранные решеткой окна прикрывали тяжелые занавеси. Душный воздух был пропитан едким дымом и густым, знакомым запахом ладана и семени кориандра. Калиф восседал рядом с дюжиной евнухов-мамлюков высокого ранга, пышно разодетых в кафтаны из алого, зеленого и лилового шелка, расшитого серебром и золотом. Они сидели на мягких подушках, откинувшись на прохладный камень стены, курили длинные трубки и смотрели на Деватдара, который стоял в центре комнаты и держал раскрытую ладонь мальчика лет двенадцати, не более. Лицо мальчика было размалевано, как у шлюхи, пальцы окрашены хной.